Комедия А.С. Грибоедова “Горе от ума”

1. Экспозиция, завязка, кульминация, развязка комедии.
     “Как это ни странно, но рассказать фабулу пьесы далеко не так легко, как это может показаться с первого взгляда. А ещё более странно, что еще труднее рассказать полное содержание пьесы, ставшей уже знаменитою, вошедшей в хрестоматию”. Это искренне признание по поводу “Горя от ума” принадлежит одному из лучших знатоков комедии – Вл. И. Немировичу-Данченко. “Рассказать фабулу” “Горя от ума” – это значит прежде всего обнажить остов пьесы, раскрыть её внутренний план, определить сценарий, выявить, наконец, динамику драматического движения. Это, действительно, не так легко, не потому, что сценарий слишком сложен или запутан: “Горе от ума” создано в прекрасном по своей благородной простоте и легкому изяществу стиле. Но с логическими заданиями сценического плана тесно переплетается психологическая мотивировка действия героев пьесы, и “рассказать фабулу” полностью – значило бы воссоздать все психологическое содержание драматического произведения, что почти так же трудно, как рассказать содержание произведения музыкального или картины.
    В переписке с Грибоедовым знаток драматический литературы, П.А. Катенин, писал поэту: главная погрешность в плане – “сцены связаны произвольно”. В печати первым по тому же вопросу высказался известный водевилист А.И. Писарев, напечатавший под псевдонимом Пилада Белугина в “Вестнике Европы”(1825) придирчивую статью в которой утверждал: “ Можно выкинуть каждое из лиц, заменить другим, удвоить их число их – и ход пьесы останется тот же. Ни одна сцена не вытекает из предыдущей и не связывается с последующею. Перемените порядок явлений, переставьте нумера их, выбросьте любое, вставьте что хотите, и комедия не переменится. Во всей пьесе нет необходимости, стало, нет завязки, а потому не может быть и действия.”  Позже князь П.А. Вяземский, который в “Современнике”(1837) писал: “Действия в драме, как и в творениях Фонвизина, нет, или еще менее(!).”
Наилучший древний истолкователь сценария “Горя от ума”, Гончаров, внушает читателю ту мысль, что все в пьесе слито нераздельно, органически.
“Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связано с игрою чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в её поступках ,которую он и бьется разгадать до самого конца”; “он и в Москву и к Фамусову приехал, очевидно, для Софьи и к одной Софье. До другого ему дела нет”. Вот стимул который движет пьесу.
Софья, “сама неглупая, предпочитает дурака (т.е. Молчалина) умному человек”, - и это второй рычаг интриги. Названными двумя факторами со всею “необходимостью” обусловлен длинный ряд моментов сценической борьбы: сон Софьи , её обморок, борьба её с Чацким из-за Молчалина,  до злой сплетни включительно, непонимание Чацким Софьи и своей роли в любовной интриге и финальный разрыв с любимой девушкой. Этим же объясняется длинный ряд действий в сценическом движении: столкновения Чацкого с Фамусовым во втором действии, его поведение на балу, “голос общего недоброхотства”, успех сплетни о сумасшествии и отзвуки её в разъезде гостей в четвертом акте.
 Таким образом, ‘Необходимость”, внутренняя принудительность в развитии пьесы устанавливается бесспорно, обнаруживается и “завязка”пьесы, устанавливаются моменты и элементы “действия”.
Каждое действие делится на две относительно самостоятельные картины, причем в обеих половинах пьесы по “краям” находятся “любовные” картины, а в центре – “общественные”.

Возражая против упреков некоторых критиков, что в комедии Грибоедова якобы нет действия и завязки, В.К. Кюхельбекер записывает в своём дневнике: “…не трудно было бы доказать, что в этой комедии гораздо более действия или движения, чем в большей части тех комедий, которых вся занимательность основана на завязке. В “Горе от ума”, точно, вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам… Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе, и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, - и только. Это очень просто, но в сей-то именно простоте – новость, смелость, величие того поэтического воображения, которого не поняли ни противники Грибоедова, ни его неловкие защитники.”

“Еще в конце XIX века можно было столкнуться с утверждением, что в пьесе нет интригующего движения от завязки, пружинисто ведущей к развязке”, “что если речь идет о событиях, которые определяют занимательность пьесы, - то событий таких в пьесе нет”. Но разве нет завязки в появлении влюбленного Чацкого в момент, когда от Софьи только что вышел Молчалин и читатель начинает с волнением и нетерпением следить за тем, кто пойдет дальше и чем кончиться это неожиданное совпадение и острая коллизия. “Впрочем, время от времени, в отдельных сценах возникает иллюзия напряжения, например в сцене падения Молчалина”. Почему же иллюзия? Это одно из звеньев целой цепи напряженных эпизодов, которые необходимо ведут и к напряженной развязке после кульминации пьесы в сцене столкновения Чацкого со всем обществом и распространения сплетни о его сумасшествии. Чем же все это кончится – ждет читатель.

Вместе с тем “Горе от ума” никак не относится к числу тех пьес, ход действия и развязка которых могут быть заранее предугаданы. Сам Грибоедов с пренебрежением относился к такой драматургии. “Я, когда по первой сцене угадываю десятую: раззеваюсь и вон бегу из театра”, - писал он. Вплоть до заключительной фразы Фамусова “Горе от ума” воспринимается со все возрастающим вниманием и напряжением.

Необычна концовка комедии, совмещающая в себе разрыв Чацкого с Софьей и вместе с тем разрыв Чацкого с фамусовским обществом, вызов ему.

2. Характеристика развития действия комедии.
Общественная тема – столкновение Чацкого с фамусовской Москвой – намечатся в первом действии, усиливается во втором, в третьем достигает кульминации и окончательное завершение получает в четвертом действии. Те же этапы развития проходит и любовная интрига; при этом ее “центр тяжести” лежит в первых двух действиях пьесы – они перенасыщены интригующими каждого из героев сомнениями: “Который же из двух?” (для Фамусова это либо Молчалин, либо Чацкий; для Чацкого – Молчалин или Скалозуб; возможно, что и для Скалозуба существует тот же вопрос, что и для Фамусова; тут же строится комический треугольник, вносящий дополнительные забавные недоразумения.ю Фамусов – Лиза- Молчалин; впрочем, как выясняется в конце второго действия, и тут двум неудачливым соперникам противостоит третий – Петруша).


3. Две ведущие сюжетные коллизии комедии.

Огромную услугу в понимании пьесы оказал Гончаров. Именно он раз и навсегда разъяснил, что драматическое движение идет по двум переплетающимся линиям: любовной интриги и общественной драмы…
Основным принципом общего плана пьесы Грибоедова является закон художественной симметрии.
В комедии четыре действия, и прежде всего она делится на две половины, которые находятся в диалектической взаимосвязи друг с другом. В первой половине преобладает комедия, основанная на любовной интриге (и потому первые два действия “мало населены”), во второй – общественная комедия, но обе комедии не обособлены, а тесно переплетаются.
Две комедии как будто вложены одна в другую: одна,  так сказать частная, мелкая, домашняя, между Чацким и Софьей, Молчалиным и Лизой; это интрига любви, вседневный мотив всех комедий. Когда первая прерывается , в промежутке является неожиданно другая, и действие завязывается снова, частная комедия разыгрывается в общую битву и связывается в один узел.
Герой пьесы влюблен в девушку, “для которой единственно он явился в Москву”, а “девушка, сама неглупая, предпочитает дурака умному человеку”. “Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связано с игрою чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в её поступках ,которую он и бьется разгадать до самого конца”; “он и в Москву и к Фамусову приехал, очевидно, для Софьи и к одной Софье. До другого ему дела нет”. Вот стимул который движет пьесу.
В одно органическое целое сливается “интрига любви”. Связана ли с нею другая борьба – общественная?  Сам грибоедов указал эту связь в характере героя и окружающего его общества: …в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека,  и этот человек, разумеется, в противуречии с обществом его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет,  зачем он немножко повыше прочих” .
Возможен вопрос, насколько оба элемента сценической борьбы, любовный и общественный, уравновешены, не перевешивает ли один из них и в какой мере.
Очертив в первом действии характер двух главных представителей старого и нового поколений, автор сводит их во втором действии вместе – делает Чацкого свидетелем разговора Фамусова со Скалозубом и возобновляет в душе его ненависть к московскому обществу, развивая ее постепенно вместе с ревностью. И любовь, ревность, подозрения Чацкого – все это пронизывает насквозь изображение нравов общества, - две идеи, одна другой не противоречащие, переплетаются одна с другой и развиваются одна другою. 

4. Своеобразие композиции. Ведущий композиционный принцип комедии.

Исследуя композицию “Горя от ума”, верное наблюдение сделал Н.К. Пиксанов, истолковав, однако, его локально и потому неточно: “Относительно архитектоники третьего действия достойна внимания <…> одна особенность. Этот акт легко расчленяется на два действия, или картины. Одну часть образуют первые три явления. Они отделяются от стального текста не только особой большой ремаркой “Вечер. Все двери настежь – и пр.”, но также и по смыслу: первая часть целостна как попытка Чацкого объясниться с Софьей, вторая дает картину бала. Если бы третье действие разделить на два, получилась бы классическая  пятиактная комедия”.
     Однако деление третьего действия на две “картины” не является в комедии Грибоедва ни исключением, ни рудиментом классической архитектоники драмы.

5. Система образов. Основные принципы “расстановки сил”.

В комедии изображены такие черты жизни и людских отношений, которые далеко выходили за рамки начала XIX в. Чацкий явился для последующего поколения символом благородства и свободолюбия. Молчалинство, фамусовщина, скалозубовщина превратились в нарицательные имена для обозначения всего низкого и пошлого, бюрократизма, грубого солдафонства и т.д.

Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твёрдо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или мнение согласное понятии о всех лицах, кроме одного – Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде.
Одним из наиболее ярких, сильных и образных противостояний в мировой поэзии является, то которое запечатлел Грибоедов характерами Чацкий-Молчалин. Имена этих персонажей неизбежно нарицательны и в качестве таковых принадлежат всему человечеству. “Роль и физиономия Чацких неизменна…” Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим… Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого… обличителя лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизни, “жизнь свободную”.

6. Речевые характеристики основных действующих лиц, связь этого аспекта произведения с системой образов.

    В языке комедии мы встречаем явления, которыми характеризуется не вся грибоедовская Москва, но отдельные персонажи комедии.
Эпизодические лица не могут претендовать на особую характеристичность языка, но более крупные персонажи, особенно главные, говорят каждый своим характерным языком.
     Речь Скалозуба лапидарна и категорична, избегает сложных построений, складывается из коротеньких фраз, отрывочных слов. У Скалозуба всё служба на уме, речь его пересыпана специально-военными словечками и фразами: “дистанция”, “ирритация”, “фельдфебеля в Вольтеры”. Скалозуб решителен, груб: “жалкий же ездок”, “пикните, так мигом успокоит”.
Молчалин избегает грубых или простонародных выражений, он тоже немногословен, но совсем по другим причинам: не смеет своего сужденья произнесть; он уснащает свою речь почтительными с: “я-с”, “с бумагами-с”, “по-прежнему-с”, “нет-с”; выбирает деликатные жеманные выражения и обороты: “мне так довелось с приятностью прочесть”. Зато когда он наедине с Лизой и может сбросить условную личину, речь его приобретает свободу, грубеет: “мой ангельчик”, “без свадьбы время проволочим”.
         Кратки речи Загорецкого , но тоже своеобразны по манере. Он говорит коротко, но не так веско, как Скалозуб, и не так почтительно, как Молчалин, говорит быстро, стремительно, “с жаром”: “Который Чацкий тут? – Известная фамилья”,” ее не вразумишь”, “Нет-с, бочками сороковыми”.
          Стиль речи Хлёстовой кажется самым выдержанным, самым красочным языком. Здесь всё характерно, всё глубоко правдиво, слово здесь является тончайшим покровом, отображающим все линии мысли и эмоции. Это стиль речей большой московский барыни, умной и бывалой, но примитивной по культуре, плохо, как в темном лесу, разбирающейся в “пансионах, школах, лицеях”, может быть, даже полуграмотной, матери-командирши в богатых барских гостиных, но близкой по всем отношениям и к русской деревне. “Чай, в карты сплутовал”, “Москва, вишь, виновата”. Не только Молчалину или Репетилова, но и другим, постарше их, Хлёстова, конечно, говорит “ты”, речь ее бесцеремонна, грубовата, но метка, полна отголосков народной стихии.
   Фамусов с Молчалиным, Лизой, дочерью бесцеремонен, не стесняется в выражениях; с Филькой он просто барски груб; в спорах с Чацким его речь полна стремительных, горячих фраз, отображающих живой темперамент; в беседе с Скалозубом она льстива, дипломатична, даже рассчитанно сентиментальна. Фамусову поручены некоторые резонерские обязанности, и в таких случаях он начинает говорить чужим языком – как Чацкий: “вечные французы, откуда моды к нам и авторы, и музы, губители карманов и сердец. Когда избавит нас творец” и т.д. Здесь проступают черты искусственного построения фразы и такой же подбор слов.
         Речь Чацкого и Софьи далека от типа речей остальных действующих лиц. Это зависит от самого содержания речей. Они должны выразить сложную гамму чувств, испытываемых героями сценической борьбы и чуждых остальным: любовь, ревность, душевную боль, мстительность, иронию, сарказм и т.д. В монологах Чацкого велик элемент обличительных, общественных мотивов, в речах Софьи – больше личного, интимного.
          В стиле речей Софьи и Чацкого мы встречаем много отличий от языка остальных персонажей. Здесь свой особый словарь: участье, кривизна, колкости, пылкость, чужевластье; свой строй эпитетов: взыскательный, своенравный, неподражаемый, величавый; свой синтаксис – с развитыми формами предложения, простого и сложного, с тяготением к периодическому построению. Здесь несомненно стремление художника выделить героев не только в образности или идейности, но и по языку.

Очень разнообразна, богата оттенками речь Чацкого. “Чацкий художник слова, - справедливо замечает В. Филлипов. – Его речь красочна и разнообразна, живописна и изобразительна, музыкальна и поэтична, он виртуозно владеет своим родным языком.”

В репликах и монологах Чацкого запечатлены эмоциональные и лексические особенности языка передовой интеллигенции 20-х гг. прошлого века.

Чацкий действует в век романтизма, и его романтическая чувствительность, пламенная страстность находят свое отражение и в его лирико-романтической фразеологии, то выражающей страстную надежду на любовь Софьи, то полной грусти и меланхолии.

Печальные размышления Чацкого могли бы стать романтической элегией (“Ну вот и день прошел, и с ним Все призраки, весь чад и дым Надежд, которые мне душу наполняли”).

Язык и синтаксис этих стихов близки элегии 20-х гг.

Но Чацкий не только любит, он обличает, и лирическая речь его часто сменяется речью сатирика, эпиграммиста ,бичующего пороки фамусовского общества двумя-тремя словами, точно и выразительно клеймящего его представителей. Чацкий любит афоризмы, в которых находят свое отражение его философский склад ума, его связи с просветительством. Его языку глубоко присущи и элементы, восходящие к торжественно-патетической речи положительных героев классицистической драматургии, которая широко использовалась в пьесах и в гражданской поэзии декабристов. Чацкий не избегает славянизмов, что было тесно связано с симпатиями декабристов к старинному русскому языку славянина-патриота. Исполненные общественного пафоса речи Чацкого по своему строю, “высокому стилю” несомненно восходят к политической оде Радищева и поэтов-декабристов. Наряду с этим грибоедовский герой хорошо чувствует свой родной язык, его дух, его своеобразие. Об этом свидетельствуют употребляемые им идиомы: “Она не ставит в грош его”, “да полно вздор молоть” и другие. Человек высокой культуры, Чацкий редко прибегает к иностранным словам, возводя это в сознательно проводимый принцип, для того “чтоб умный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев”.
          В пьесе существует два стиля речи, лирический и сатирический, для осуществления двух заданий: во-первых, передать все перипетии интимной любовной драмы, а во-вторых, охарактеризовать, оценить, обличить фамусовщину, скалозубовщину, всю старую Москву.

Индивидуализации персонажей способствовали речевые характеристики. Показательна в этом отношении речь Скалозуба с ее военными терминами, фразами, похожими на военные приказы, грубыми выражениями аракчеевской военщины, вроде: “ученостью меня не обморочишь”, “учить по-нашему – раз, два” и так далее. Деликатен, вкрадчив, немногословен Молчалин, любящий почтительные слова. Колоритна и характерна речь Хлёстовой, умной, бывалой московской барыни, бесцеремонной и грубоватой.

7. Стилевое разнообразие языка комедии. Указать приметы “разговорности” языка.

Пьеса стала нескудеющим арсеналом образных публицистических средств. Прежде всего, необходимо отметить языковое мастерство Грибоедова. Пушкин, достаточно критически оценивший по первому впечатлению пьесу, сразу же оговорился, однако: “О стихах я не говорю, половина – должны войти в пословицу”. Так и случилось. Достаточно сказать, что в “Толковом словаре живого великорусского языка” Владимира Даля, где приведено в качестве примеров более тридцати тысяч пословиц, - несколько десятков из них восходит к “Горю от ума”,  а ведь Даль пользовался исключительно полевыми записями. В этом отношении с Грибоедовым соперничает лишь И.А. Крылов, но тот оставил нам свыше двухсот басен, грибоедовские же речения усвоены языком из одного его произведения.
Соль, эпиграмму, сатиру, разговорный стих заключил Грибоедов в речь своих героев. Нельзя представить себе, чтоб могла явиться когда-нибудь другая взятая из жизни речь. Проза и стих слились здесь во что-то нераздельное, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный автором ум, юмор, шутку и злость русского ума и языка.
Современников Грибоедова поражала прежде всего “живость языка разговорного”, “совершенно такого,  каким у нас говорят в обществах”. Действительно, количество слов и оборотов живой, разговорной речи огромно в “Горе от ума”. Среди них заметную группу составляют так называемые идиотизмы, которые придают языку пьесы особую прелесть и яркость. “С двора долой”, “с рук сойдет”, “без души”, “сон в руку” – вот примеры таких выражений. Любопытны многочисленные случаи своеобразной семантики: “объяви” = расскажи, “схоронить” = скрыть, “весть” = новость, анекдот.
    Близка сюда та группа слов и выражений, которую первые критики “Горя от ума” определили как “колорит русской”, - элементы народного языка: “авось”, “вишь”, “испужал”,  “коли”.
   Затем есть группа слов живой речи, неправильных с формально-грамматической или литературно-книжной точки зрения, но постоянно употребляемых в обществе и народе: “пожалосто”, “Степаноч”, “Михалоч”, “Сергеич”, “Лизавета”, “ужли”. Есть особенности, характерные для старой московской живой речи: “князь-Григорию”, “книзь-Петра”, “князя Петра Ильича”, “должник” = кредитор, “фармазон”, “танцовщица” = балерина.
    Все эти особенности дают языку “Горя от ума” своеобразный колорит, образуют в нем целую стихию речи – живой, разговорной, характеристической.

Грибоедов широко и обильно в своей комедии использовал живую разговорную речь. Вообще речь фамусовского общества чрезвычайно характерна своей типичностью, своим колоритом, смесью французского с нижегородским. Особенности этого жаргона могут быть ярко иллюстрированы языком фамусовского общества. Грибоедов тонко и зло высмеивает в своей комедии тот факт, что в большинства своем офранцузившиеся представители дворянства не умеют владеть своим родным словом, родной речью.

Автор “Горя от ума” стремился, с одной стороны, преодолеть гладкопись, обезличенный светский язык, которым писались легкие любовные комедии Хмельницкого и других молодых драматургов. В то же время он настойчиво очищал свои произведения от тяжеловесной архаической, восходящей к “высокому штилю” книжной речи.

Главной художественной задачей Грибоедова было обогащение литературного языка практикой живой разговорной речи.

Комедия XVII в. допускала “низкий стиль”, нередко снижавший язык до прямой грубости. Грибоедов отвергает этот принцип. Полностью сохраняя разговорное “просторечие”, он делает это в нормах общелитературного русского национального языка. 

8. Причины складывания и противостояния Чацкому московской, “фамусовской” группировки. Можно ли говорить о “двух лагерях” в комедии?

У Фамусова, московского барина-обывателя, кроме своей хитренькой, житейской философии, есть и некая общая… Её он излагает в знаменитой своей оде лакейству… Вот то-то, все вы гордецы… (II, 2), где расточается хвала Екатерине II именно за то, что порицали в ней даже преданнейшие её придворные из числа мыслящих, не говоря уже о вольнодумцах. В следующей “оде” Фамусова (II, 5) – хвала барству, хвала раболепной и корыстной барской Москве.

Вот, например, у нас уж исстари ведется,
Что по отцу и сыну честь;
Будь плохенький, да если наберется
Душ тысячки две родовых -

Тот и жених…
Здесь пускается Фамусов перечислять все достоинства гостеприимной своей Москвы: Хоть честный человек, хоть нет, для нас равнехонько, про всех готов обед и т.д.
     К высказанному в первой и пятой сценах второго действия в третьем акте прибавил Фамусов еще несколько довершающих замечаний, поддержанных хором гостей-завсегдатаев:

Ученье – вот чума, ученость – вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений…

Сентенция эта, подхваченная достопочтенной Хлестовой, княгиней Тугоуховской, Загорецким и самым Сергеем Сергеевичем Скалозубом, являет уже вполне завершенную картину фамусовской Москвы.

Чацкий осуждает в московском обществе отсутствие движения, развития, прогресса. Он говорит о тех, кто критикует новые влияния, новые мысли.

Сам же Чацкий несмотря на свою молодость, много ездил, широко образован, жаждет свободной деятельности.

9. Идея произведения и специфика жанра. Как авторский идейный замысел повлиял на систему образов, отбор персонажей, сюжетостроение? Как объяснить “перенаселенность” комедии и значительное количество внесценических персонажей?

 “В посвященном Гоголю исследовании Вл. Набокова, -  отмечает Е.А. Смирнова, - специфической особенностью его произведений объявлено обилие персонажей, названных “вторичными”, или персонажами второго порядка, поскольку они не показаны читателю, а только упоминаются в разговорах других героев. Художественная субстанция таких персонажей определяется Набоковым как “дурная реальность”  и сравнивается с кошмарными мороками, овладевающими человеком во сне. Между тем в этом пункте Гоголь идет по следам Грибоедова…”
    Когда в романе Достоевского “Униженные и оскорбленные” в восторженном рассказе Алеши Волконского мы слышим : “… у Кати есть два дальние родственника, какие-то кузены, Левенька и Боренька,  …, а те необыкновенные люди!..” – истинный смысл этих “оригиналов” проясняется подразумеваемой отсылкой к хрестоматийно известному грибоедовскому тексту, к репетиловскому восторгу:
                                       Левон и Боринька чудесные ребята!
                                       Об них не знаешь что сказать…
                                                                               (IV, 136-137)




В печати  высказался известный водевилист А.И. Писарев, напечатавший под псевдонимом Пилада Белугина в “Вестнике Европы”(1825) придирчивую статью о “Горе от ума” . Критик находил излишними для пьесы супругов Горичевых и “многоречивого” Репетилова и утверждал: “ Можно выкинуть каждое из лиц, заменить другим, удвоить их число их – и ход пьесы останется тот же”.


Позже князь П.А. Вяземский, который в “Современнике”(1837) писал: “Здесь почти все лица эпизодические, все явления выдвижные: их можно выдвинуть, переместить, пополнить, и нигде не заметишь ни трещины, ни переделки”

Идея произведения – выявление основного конфликта эпохи. Легший в основу комедии конфликт уже современников поразил своей жизненной правдивостью и исторической верностью. Он вытекал из общественно-политической обстановки того времени, раскрывая самое существо социально-политической борьбы эпохи декабристов, борьбу двух общественных лагерей, образовавшихся после Отечественной войны. Этот конфликт пронизывает весь ход действия комедии, всю совокупность отношений между её персонажами, придавая содержанию “Горя от ума” единство и монолитность. Конфликт между лагерем крепостников и молодыми вольнолюбцами, из среды которых вышли декабристы, выражен в комедии в столкновении двух мировоззрений, двух систем взглядов, противоположных нравственных принципов, в различиях поведений персонажей в быту, наконец, в личных интимных отношениях, которые претерпевают изменения в ходе развития конфликта пьесы. Комедия никогда не приобрела бы той жизненности, которой она поражает до сих пор, если бы конфликт,  в ней изображенный, не был бы связан с судьбой конкретных личностей – с интимными отношениями  его главных героев. Именно поэтому конфликт в “Горе от ума”, глубоко историчный в своей основе, имеет общечеловеческое значение и смысл: идет борьба умного, честного, свободолюбивого человека с пороками, воплощенными в конкретных образах. При этом надо отметить, что конфликт, развивающийся в “Горе от ума”, проявляется в резких столкновениях, во все возрастающей борьбе между противоположными сторонами.

Особого внимания заслуживают “внесценические персонажи”, активное введение которых в сюжет комедии является новаторским завоеванием театра Грибоедова, хотя уже в догрибоедовской комедии, конечно, можно обнаружить упоминания о лицах, не появляющихся на подмостках сцены. Однако только Грибоедов ввел их в таком множестве, создавая неослабевающее на всем протяжении пьесы впечатление присутствия где-то рядом “тьмы и тьмы” знакомых незнакомцев, и таким образом как будто бы раздвинул стены фамусовского особняка, вынес действие на площадь, неизмеримо укрупняя тем самым основной конфликт пьесы: столкновение пылкого правдолюбца с косной общественной средой.

В отличие от французской классицистической комедии, направленной на обличение отдельного какого-нибудь  порока, воплощенного в одном персонаже, Грибоедов в своей комедии обличает целый общественный лагерь.

Сатирическое изображение целого общества повлекло за собою обилие действующих лиц в “Горе от ума”, что дало возможность всесторонне охарактеризовать мир Фамусовых, создать широкий и целостный образ крепостнического лагеря. В “Горе от ума” – это характерно для реализма – охвачена жизнь определенной среды во всем её многообразии и снизу доверху. Ни в какой другой пьесе – ни до “горя от ума”, ни после нее – нет такого количества персонажей, как действующих на сцене, так и возникающих из их реплик в воображении читателя и также представляющих собой определенные явления жизни.